«ГЛЯДЯ ЗАДУМЧИВО В НЕБО ШИРОКОЕ...»

Конечно, наши любимые, «продвинутые» или, как это звучало в недавние времена, эрудированные читатели уже по названию статьи сразу же догадались, о ком и о чем в ней пойдёт речь. Уверяю, знатоки русской литературы и её великих создателей не ошиблись – конечно же, о нём, чьё двухсотлетие со дня рождения отмечается в эти ноябрьские дни воистину всем миром, особенно литературным. Потому что он - наш соотечественник, один из классиков русской литературы, внёсших наиболее значительный вклад в её развитие во второй половинеXIX века, имя которому – Иван Сергеевич Тургенев. На встречу, посвященную этому событию, в гостеприимную творческую гостиную музейно-выставочного центра, не смотря на не слишком ласковую, не сказать больше, абсолютно неласковую погоду второй половины последнего осеннего месяца, тем не менее, собралось немало любителей и почитателей таланта Тургенева и добрых друзей МВЦ. Встреча получилась теплой и удивительно душевной: ведущая, участники концертной составляющей вечера и зрители были единым целым, были «на одной волне» восприятия, эмоциональности, какой-то удивительной магии личности и творчества писателя. Да, конечно масштаб и личности, и вклада Тургенева в мировую литературу трудно переоценить. Ведь созданная им художественная система оказала влияние на поэтику не только русского, но и западноевропейского романа второй половины XIX века. Иван Тургенев первым в русской литературе начал изучать личность «нового человека» — шестидесятника, его нравственные качества и психологические особенности. Благодаря ему в русском языке стал широко использоваться термин «нигилист». Иван Сергеевич Тургенев - пропагандист русской литературы и драматургии на Западе. Можно продолжать и продолжать, перечисляя заслуги и звания русского писателя-реалиста, поэта, публициста, драматурга, переводчика. Однако, организаторы встречи в творческой гостиной музейно-выставочного центра избрали другой путь, посвятив вечер в основном юношеским годам И.С. Тургенева, проследив и вспомнив те эпизоды жизни писателя и тот круг его впечатлений, которые во многом определили творческий облик будущего создателя «Записок охотника». Ведь, как известно, всё начинается с детства. А детство будущего писателя проходило в наследственном матушкином имении Спасское-Лутовиново в 10 километрах от Мценска Орловской губернии. С какой тоской вспоминал Тургенев позже на чужбине, будучи совершенно больным, измученным неизлечимой болезнью человеком, липовые аллеи Спасского, светлый холодный пруд в конце сада, и желтые песчаные дорожки, и теплые полянки между деревьями, и молодой раскидистый дуб, и беседки в саду… И дом его детства с колоннадой, террасами, полукруглыми каменными галерейками и боковыми флигелями для гостей… Вот и гости творческой гостиной в этот вечер, вслед за ведущей, оказывались то в любимом Ванюшей Спасском, то в Москве в родительском доме на Самотеке, в пронизанном насквозь прозрачной, дымной и светлой мглой Петербурге, в последнем пристанище умирающего писателя – Буживале. Гости творческой гостиной МВЦ оказывались то в гостиной московского дома Тургеневых, где родители мальчика Вани и его братьев Николушки и больного падучей Серёженьки, соблюдая раз и навсегда заведённый барыней порядок застолий, обсуждали (естественно, по-французски) текущие дела. А вот они (гости творческой гостиной МВЦ) уже в милом сердцу Ванюши Тургенева Спасском-Лутовинове – родовом гнезде маменьки Варвары Петровны. Там вместе с Ваней мы, не тревожа слугу Никанора и сладко спящего брата Николушку, проснувшись ранним утром, на зорьке, через открытое окно выпрыгиваем в лутовиновский парк и бежим по его дорожкам к пруду. Весь мокрый от росы, выбежал Иван (и вместе с ним гости творческой гостиной) к пруду, и, с удовольствием покружив по лабиринту затейливой береговой аллейки, достигаем, наконец, двух елей, словно бы росших из одного корня. Иван называл их «два брата». А рядом поднимались над садовой скамейкой три липы. То была его маленькая тайна. Здесь, на корявой коре старой липы, вырезывал он охотничьим ножом букву «Т» всякий свой приезд в Спасское. И как только вырезал он эту веселую букву «Т», тотчас показалось ему, что вновь принял его парк в свои теплые, дружеские объятия.Петербург. Университетская пора Ивана Тургенева. Новые друзья, новые знакомства, первая проба пера… И вдруг!.. Наступил новый 1837 год. Снежным и вьюжным пришел январь в том году. Стонал, плакался, выл весь январь злой, колючий ветер над Санкт-Петербургом… И внезапно, к двадцатым числам, вдруг стих; лишь слабо беззвучно кружилась ещё кое-где над мостовыми уставшая от визга метель. В такой вот хмурый, морозный день, 28 января, облетела университетские аудитории страшная весть. Будто вчера у Черной речки встретились в поединке на пистолетах Александр Сергеевич Пушкин и поручик Кавалергардского полка барон Дантес де Геккерен. Будто стрелялись противники на десять шагов и поэт тяжко ранен, помирает в квартире своей, что на Мойке, а Дантес остался, мол, цел и забился со страху в голландское посольство. И что надобно поскорее бежать на Мойку, куда собираются толпами люди со всего Петербурга. Схватив свою студенческую теплую шинель, Тургенев кинулся на улицу, вскочил в ожидавшие его у подъезда одноконные санки и велел кучеру гнать поскорее на Мойку. Застывший, словно бы одеревеневший от горя, со следами замерзших слез на щеках, возвращался Тургенев домой по улицам Петербурга. «Вот и убили Пушкина… Невероятно!.. Не может того быть! Нет, быть того не может, чтоб умер Пушкин», - думал он, леденея. Но на следующий день, 29 января, в 2 часа 45 минут пополудни Александр Сергеевич Пушкин скончался. Когда Тургенев приехал на Мойку, уже кончался субботний день, 30 января, первый день после смерти поэта. Толпа перед домом заметно редела. Именно этого часа и дожидался Тургенев, чтобы войти в квартиру Пушкина одним их последних. Потому что неотступная, тайная мысль, одно нестерпимое желание им овладело. Почти никого в комнате уже не было. Только старый камердинер Пушкина Никита Козлов стоял в ногах своего покойного барина и неотрывно смотрел и смотрел на его лицо. Долго стоял Тургенев у горба, смотрел в лицо Пушкину, плакал беззвучно, не отирая слёз. И ему становилось все горше и горше… - Пора, господин, прощения просим,- услышал он вдруг за собой хриплый, простуженный голос Никиты. Тургенев вздрогнул, отер от слёз лицо, пришёл наконец в себя… - Послушай, любезный, - еле слышно сказал он Никите, - послушай-ка… Вот что, голубчик, срежь мне на память локон у Александра Сергеевича… Окажи, братец, услугу. Видимо, в голосе молодого человека с покрасневшими от слёз глазами было столько искренней скорби, что Никита Козлов тотчас же взял лежавшие на маленьком столике ножницы и, подойдя к изголовью гроба, осторожно срезал свисавшую на лоб Пушкина мягкую прядь. Бережно спрятав в карман драгоценную ношу и поцеловав холодную, уже каменную руку поэта, Тургенев вышел на улицу. О многом, что случилось в жизни Ивана Сергеевича Тургенева, узнали гости творческой гостиной музейно-выставочного центра в минувшую пятницу 16-го ноября. За эти полтора часа, что длилось мероприятие, Тургенев из бронзового классика литературы превратился для зрителей творческой гостиной МВЦ в человека страдающего, любящего, негодующего, одним словом, в живого и очень близкого человека. Конечно, за полтора - два часа невозможно охватить, рассказать, передать всю масштабность, уникальность, исключительность такой яркой личности, как Иван Сергеевич Тургенев. Поэтому за основу вечера памяти Мастера взят был сравнительно небольшой период его жизни. Однако перед зрителями в сжатом виде прошла вся творческая биография великого русского писателя, человека, чьё творчество всегда было освещено высокими идеалами справедливости и добра, сочувствия к человеческим страданиям, любовью к России. В парижском пригороде Буживале Тургеневу нравилось всё: и маленькое его шале – этот домик в швейцарском стиле посреди леса, нависшего темной зеленью над остроконечной крышей, и ласковый свист птиц, и поющая в парке вода. К тому же рядом, чуть ниже по склону горы, на вилле «LesFrenes» («Ясени»), живет великая артистка Полина Виардо, друг его сердца, которую перестанет он нежно и глубоко любить только тогда, когда перестанет существовать. Впрочем, это случится, как видно, очень скоро: смерть уже заметила его и заглянула в лицо. А за окнами как будто все так же горел закат. В парке, однако, стволы деревьев и просветы между ними уже тускнели, горячие краски начинали, как будто линять, холодеть… И все-таки в комнату шел и шел, перед тем как совсем погаснуть, ослепительный, блещущий свет.